Дело было недавно, почти вчера. Засекай полвека до наших дней.

Деревушка в Бихаре, над ней гора. И тропа в обход. И гора над ней.

Путешествие в город съедало дни, напрямик по скалам — смертельный риск.

Вот крестьяне и жили то вверх, то вниз. Да и что той жизни — навоз да рис.

 

Он — один из них, да, считай любой,

И жена-хозяйка, считай — любовь.

И гора смолола её, урча,

В хороводе оползня закружив.

До больницы день. Это птицей — час,

А, когда телегой, возможно, жизнь.

 

Тишина скользнула к его виску, прошуршала по глиняному порогу.

Неуклюже щерилась пасть окна, свежесломанным зубом белел восход.

И тогда крестьянин достал кирку и отправился делать в горе дорогу,

Потому что, если не можешь над, остаётся хотя бы пытаться под.

 

— Здравствуй, гора, — и удар киркой — это тебе за мою жену,

За скрип надежды по колее, бессилие, злость и боль.

— Здравствуй, гора, — и удар киркой — это тебе за то, что одну

Жизнь мне суждено провести в этой борьбе с тобой.

 

Он работал день, он работал два, он работал неделю, работал год.

Люди месяц пытались найти слова, а потом привыкли кормить его.

Догорит геройства сырой картон, рассосётся безумия липкий яд,

Только дело не в «если не я, то кто», и не в том что «если никто, то я».

 

— Здравствуй, гора, к чему динамит, я буду душить тебя день за днём,

Ломать твои кости, плевать в лицо, сбивать кулак о твою скулу.

— Здравствуй, гора, к чему динамит, ты ещё будешь молить о нём

Все эти двадцать калёных лет, двести палёных лун.

 

И гора легла под кирку его.

И дорога в город, примерно, час.

Потому что время сильнее гор,

Даже если горы сильнее нас.

Человек-кирка. И стена-стена

Утирает щебня холодный пот.

Потому что птицы умеют над,

Но никто иной не сумеет под.

 

Помолчим о морали, к чему мораль. Я бы так не смог, да и ты б не смог.

Деревушка в Бихаре, над ней гора. У горы стоит одинокий бог.

Человек проступает в его чертах, его голос тих, но удар весом.

Человек просто жил от нуля до ста. Да и что той жизни — земля да соль.

Алан