Конфуций пришёл к Лао-цзы. Тот только что вымылся и сушил свои распущенные волосы, сидя совсем неподвижно, словно бы и не человек. Конфуций почтительно встал рядом, подождал немного и сказал:
— Не помутилось ли моё зрение? Верить ли мне своим глазам? Только что ваше тело, учитель, было недвижно, как высохшее дерево, словно вы оставили мир людей и упокоились в великом одиночестве!
— Я странствовал сердцем у начала вещей, — ответил Лао-цзы.
— Что это значит?
— Сердце замкнулось в себе и не может ничего знать, уста умолкли и могут говорить. Но я попробую немного рассказать тебе об этом. Сила Инь, достигнув предела, навлекает великий холод. Сила Ян, достигнув предела, создаёт великий жар. Холод исходит от Неба, жар вырывается из Земли. Воздействуя друг на друга, они создают всеобщее согласие, и в нём рождаются все вещи. Нечто связывает все нити мироздания, но никто не видел его формы. Уменьшаясь и увеличиваясь, переполняясь и опустошаясь, то угасая, то разгораясь, обновляясь с каждым днём и преображаясь с каждым месяцем, оно трудится каждый день, но никто не видит плодов его труда. Всё живое из чего-то рождается, всё умершее куда-то уходит, начала и концы от века сплетаются в одно кольцо, и никто не знает, где его предел. Если не это, то что ещё может быть нашим общим пращуром?
— Осмелюсь спросить, что означает ваше странствие?
— Предаться ему — наивысшее благолепие и величайшая радость, — ответил Лао-цзы. — Тот, кто дошёл до такого благолепия и живёт такой радостью, и есть высший человек.
— Нельзя ли услышать об этом?
— Животные, питающиеся травой, не страдают от перемены пастбища. Водяные твари не страдают от перемены воды. При небольших переменах и те, и другие сохраняют великое постоянство своей природы. Да не войдут в тебя ни радость, ни гнев, ни печаль, ни веселье. «Поднебесный мир» — это то, в чём все вещи едины. Постигни это единство, и будь подобным ему. Тогда твоё бренное тело станет для тебя как пыль и грязь, а жизнь и смерть, начало и конец станут как день и ночь. Тогда ничто на свете не нарушит твой покой, и всего менее — мысли о приобретениях и потерях, о счастье и несчастье. Ты отбросишь свой чин, словно стряхнёшь с себя грязь, ибо ты поймёшь, что всё ценное — в нас самих, и оно не теряется от перемен нашей жизни, к тому же, если мы никогда не достигаем предела в бесчисленных превращениях мира, с какой стати какое-либо одно из них должно волновать нас? Муж, претворяющий Путь, такого бремени не ведает.
— Свойствами своими, учитель, вы равны Небу и Земле и словами высочайшей мудрости вы ведёте моё сердце к совершенству! — воскликнул Конфуций. — Кто из благородных мужей древности мог обойтись без них?
— Ты ошибаешься, — ответил Лао-цзы. — Когда вода течёт вниз, она сама ничего не делает, ибо стекать — её природное свойство. Высший человек не совершенствует свои свойства, но люди не отворачиваются от него. вот небо само по себе высоко, земля сама по себе тверда, солнце и луна сами по себе светлы. что им надобно совершенствовать?
Конфуций ушёл от Лао-цзы и сказал Янь Хою:
— В моём мудрствовании о Пути я был подобен червяку в жбане с уксусом. Если бы учитель не снял крышку, никогда бы не догадался о великом единстве Неба и Земли!